У людей, которых независимо от возраста прямо или косвенно коснулась страшная Великая Отечественная война, всплывают воспоминания, которые затаились в памяти до поры до времени. Такими воспоминаниями когда-то делился с нами А.А. Резничек из с. Первомайское…
Я родился в августе 1940 года на Волыни в Западной Украине, и, казалось бы, что может помнить ребенок в таком возрасте. А я кое-что помню. То, что я пережил в один из дней 1944 года, я не забуду до своего последнего вздоха. Многое помню из того, что поведала мне мать, когда я был уже подростком, и жили мы в бывшем совхозе «Родина». В тот апрельский день 1944 года мать уже под вечер что-то собралась варить на ужин. Она еще не успела растопить горнушку, которая была в огороде возле вишни, как вдруг насторожилась. Оказалось, что она услышала винтовочные выстрелы, которые раздавались с разных сторон за селом. Схватив меня в охапку, она помчалась в хату. Подавая мне чулки, сказала с испугом:
— Скорей, сынку, одягайся, бо поляки идуть. Як кого в хати застануть, то поубывають.
В это смутное время на Волыни практически было безвластие. До осени 1939 года была польская власть. А когда немцы захватили Польшу, то на Волынь пришла Красная Армия, но ненадолго. Началась война 1941 года, немец лавиной попер на восток, а на Волыни стали хозяйничать набегами белополяки и бандеровцы поочередно. Они между собой враждовали и встречались только в боевых стычках. Возвращаясь назад, поясню. У поляков была такая привычка, прежде чем войти в село, они окружали его со всех сторон и, постреливая из винтовок, наводили на людей страх и панику. Люди, спасаясь, убегали через болото в лес. Если кто-то по какой-то причине не мог убежать и оставался дома, то поляк, найдя топор, рубил им бедолагу. Находил вилы – колол вилами. А не найдя ничего, колол штыком. Наверное, получал удовольствие, видя свою жертву в предсмертной агонии. Для жителей нашего села именно болото было спасением. Поляки в село входили с трех сторон, а на болото, с четвертой стороны, — не совались.
Так вот, повествую далее. Я пытался натянуть на ноги чулки, а мать в это время собирала в узел теплую одежду и в отдельный узелок продукты. Дальше помню отчетливо. Не успел я натянуть на ногу первый чулок, как в нашем дворе разорвалось что-то мощное. На ближайшем окне со скрежетом оторвало ставни, а разбитая оконная рама вместе с осколками стекла влетела в комнату. Я от неожиданности в страхе закричал. Дальше помню, как мать сама надела на мои ноги чулки. Этот ужас и разбитая оконная рама у меня будут стоять перед глазами всегда. Вскоре подъехал мой дед, мамин отец. Он жил рядом с нами и тоже хорошо знал, что означали выстрелы за селом. Был у деда конь по кличке Монгол. Это действительно был чистопородный степняк красно-белой масти, диковатый, своенравный и гордый. Кинула мать на воз узлы с одеждой и продуктами, усадила меня, а сама метнулась в хлев выводить корову. Привязала она ее к возу, села сама, и мы отправились в спасительный лес. Мы успели обогнуть нашу хатенку, чтобы мимо огорода ехать дальше, как вдруг во дворе что-то опять разорвалось. Я не закричал, потому что взрыва мы не видели за нашей хатой. Я только сильно дрожал от страха.
Дальше опять расскажу по воспоминаниям моей матери. Проехали мы через луг, через ольховое молодое редколесье и через болото. Было оно мелкое и без трясины. А за болотом начинался спасительный лес. Я хорошо помню, как вечером сидел у костра. На следующий день после проведенной разведки все жители вернулись в село. Когда мы въехали в наш двор, то взрослые увидели последствия второго взрыва. На том месте, где вчера стоял воз, была сильно взрыхленная земля, второе окно было разворочено, а белая стена хаты была напичкана осколками. Переглянулись дед с матерью и поняли, что задержись мы буквально на минуту во дворе, то это был бы нам всем конец. И никто бы никогда не прочитал мои воспоминания о том страшном времени, которое мне довелось пережить. А откуда в наш двор дважды прилетала смерть, так никто и не узнал. А поляки напоследок оставили свою «визитную карточку». На одной из улиц села жил поляк Залевский с женой-украинкой и двумя малолетними сыновьями. В 1949 году он ушел в Польшу, оставив семью. Видно, в этот апрельский день 1944 года он приходил напоследок попрощаться с семьей. И в память о своем визите спалил свою улицу. Осталась нетронутой только его хата, которая была крайняя и чуть-чуть на отшибе.
