"Ожившая память": и все же они мечтали вернуться

Возвращаясь к полюбившейся нашими читателями рубрике «Ожившая память», вновь окунаемся в прошлое. На этот раз своими воспоминаниями делится корреспондент нашей газеты Людмила Юрьевна Григорьева из Кашар. Почитайте, какая интересная судьба у её праотцов.

Провела вечер, перелистывая старый альбом, и захотелось вспомнить своих, давно ушедших родственников, родившихся ещё в девятнадцатом веке и проживших трудную, но достойную жизнь.

Мою маму звали Клавдия Дмитриевна Кисурина, её родители — Кисурины Дмитрий Павлович и Вера Петровна — жили в верховьях Дона, недалеко от станицы Обливской в хуторе Чернозубово. По царскому указу 40 семей переселились в Актюбинскую губернию, ныне Казахстан, где на свободных землях построили поселок, получили по хорошему земельному наделу, стали развивать животноводство. Благодаря упорству и трудолюбию мои предки развели целые стада коров, волов, баранов, свиней, а также птицу. Семьи были большие, трудились сами, не привлекая наёмный труд. Стали настоящими помещиками.

Однако казачьей службы никто не отменял. Дмитрия Павловича призвали в 1902 году. На тот момент он имел за плечами церковно-приходскую школу, и его направили учиться на фельдшера, учился по 1906 год. Затем с небольшими перерывами служил в разных госпиталях до 1922 года, участвовал в первой мировой войне, служил по призыву Колчака, а потом у Чапаева. В то смутное время трудно было разобраться в ситуации, люди метались от белых к красным и обратно. Всё это гениально прописано у Шолохова на примере Григория Мелехова.

В 1922 году Дмитрий Павлович вернулся к своей семье. Он неплохо разбирался в политической обстановке, большевики уже в то время богатых не жаловали. Решил он увезти своих близких (а это несколько семей) подальше от беды. Они своим ходом со скотом тронулись в путь, по дороге почти всю живность растеряли. Путь им преградила река Иртыш. Больше месяца простояли на переправе у городишка Иртышск и решили осесть здесь, организовав коммуну. Дмитрий Павлович стал её председателем. Здесь родились трое последних детей: Борис в 1924 году, Виктор в 1926 и Клавдия (моя мама) в 1927 году. Всего же в семье было двенадцать детей и один приемный, тринадцатый. По тем временам была высокая детская смертность, поэтому до взрослого возраста дожили только шестеро.

Как ни отстранялся от медицины Дмитрий Павлович, но все-таки пришлось ему вернуться в профессию. В то время в Казахстане медицина была на нуле, его послали организовывать и возглавлять, как тогда называли, кустовую больницу, которая обслуживала несколько аулов и русско-язычных сел. Там была амбулатория, больница с каким-то количеством коек и роддом. За 1929-1930 годы он организовал 2 больницы со штатом в 5-8 фельдшеров, медсестёр и акушерок.

Однако семья не оставляла мечты вернуться на Дон. Дмитрий Павлович отправил жену с детьми в Морозовск, где жила сестра Веры Петровны Мария. Это был голодный 1932 год, продержались они там только год, причем пухли от голода. Вера Петровна покупала живых кур, обрабатывала их и носила на вокзал к поездам, продавала за ту же закупочную цену, но зато у них оставались потроха, из которых варили суп. Ездила в близлежащие сёла на подработку – сбор овощей и прочее, кое-что привозила из продуктов. Как бабушка ни крутилась, пришлось вернуться в Казахстан.

Из маминых воспоминаний: «Как мы ехали поездом выпало из моей памяти, а вот как более трех суток плыли на пароходе Омск–Кайманачиха помню, так как это было связано с едой, у нас было немного картошки, которую мама варила в котельной, и так мы продержались. Папа нас не встречал, был в командировке. Мы пришли домой, мама обследовала квартиру, где обнаружила какие-то крупы и несколько больших вяленых рыб, мы все плакали от восторга. А когда приехал папа, помню, носил меня по квартире на руках, а я ему что-то щебетала. Здесь мы уже не голодали».

Перед самой войной Дмитрий Павлович всё-таки уволился по состоянию здоровья – астма, эмфизема лёгких, и 21 июня 1941 года семья села на пароход, который курсировал от Павлодара до Омска. Ехали они опять на родину, на Дон! Но увы, остановка в Железинске принесла им страшную весть, это было во второй половине 22 июня 1941 года – началась война. Уже на пароходе пассажиров агитировали вернуться к прежнему месту проживания, но люди были убеждены, что эта война и на две недели не затянется, поплыли дальше. В Омске на железнодорожном вокзале опять убеждали людей вернуться, но все упорствовали, несмотря на то, что эшелоны шли сплошным потоком из Сибири на Запад, в которых были только новобранцы, танки, орудия, продовольствие и ни одного поезда с гражданским населением.

Упрямству людей не было предела, сидели на вокзале все, кто хотел ехать в западном направлении. Стали доходить страшные слухи об отступлении наших войск. В отчаянии они опять пароходом вернулись назад. Старший мамин брат Иван работал вторым секретарём райкома партии в Железинске, мама жила у него, оканчивая 9-й класс. В июне 1944 года её родители решили поехать в освобожденный от немцев район – город Снигирёвку Николаевской области Украины. Они поехали по вызову Фаины Петровны Головашовой, которая во время эвакуации жила со своими детьми у них в доме. За это время они очень подружились, к тому же в освобождённых районах было очень мало медицинских кадров. Увы! В пути, в Харькове, Дмитрий Павлович умер от пневмонии, это случилось 9 октября 1944 года, маме было только 17 лет. Они похоронили его тут же, в Харькове, а сами поехали в Снигирёвку, ведь в Казахстан возвращаться не имело смысла, их там никто не ждал, а в Снигирёвке ждали доктора – Дмитрия Павловича… Но Фаина Петровна встретила семью хорошо, выделила им в своём доме комнату, помогла с работой. Так, в 17 лет мама начала свою трудовую деятельность, работала в райкоме комсомола.

С открытием второго фронта старшего маминого брата Ивана перевели в Манчжурию, где он до окончания войны воевал с японцами. Потом его в числе небольшой группы военных, переодетых в гражданскую форму, доставили в Южносахалинск, где они представляли гражданскую власть среди японского населения. Разделившись на небольшие группы, они разъехались по административным районам, где сформировали гражданские управления. Ваня попал в город Паранайск. А уже в 1947 году, когда на острове появилось русское население с материка, были сформированы райкомы партии, райисполкомы и прочие советские структуры. Японское население было репатриировано в Японию (конечно, по их желанию, но мало, кто желал остаться). Были там и японские коммунисты, и дети, и внуки когда-то ссыльных на Сахалин русских, много метисов, например, русско-японских или корейско-японских, таких Япония не принимала.

Позже Ивана Дмитриевича направили работать на Украину директором звероводческого совхоза, где разводили норок, чернобурых лисиц, нутрий, ондатр и очень много кроликов. В этой должности он проработал больше 20 лет, до самой пенсии.

А для моей мамы он всегда был опорой, позволил окончить школу, взяв на обеспечение бабушку и сестру, потом мама поехала учиться в институт в Одессу тоже благодаря поддержке брата. Они всегда были очень дружны, и хотя через время моя семья переехала в Ташкент, почти каждое лето мы приезжали в отпуск на Украину.

Бабушка Вера жила с нами, была верующей, помню, что вместо сказок она читала мне на ночь молитвы, соблюдала все посты и церковные праздники, очень много рассказывала о казачьих обычаях, пела казачьи песни, и говор у неё был необычным, я его узнала, когда приехала сюда, на её родину, особенно в период жизни в Пономарёве Кашарского района. И мама моя тоже вернулась на родину предков, ей очень хотелось съездить в Морозовск, разыскать родственников, но не довелось.

Сейчас никого не осталось из этого поколения моих родных, светлая им память и Царствие Небесное.