Память может быть осязаемой. Вот сейчас я держу её в руках — это письма солдата с войны. Трудно выразить словами, что я почувствовала, когда впервые прикоснулась к ним, как будто мне дали подержать живую душу человека, которого давно нет на земле.
Пожелтевшие от времени ветхие листочки, исписанные торопливым почерком, очевидно, какие-то из них писали прямо в окопе. На треугольничках — печати проверок — цензура не дремлет.
Судьбу этого мальчика, мужчины, воина, Грищенко Ивана Николаевича, можно проследить только по его письмам, которые он писал своей семье: маме, папе и сестренке Наташе.
Удивительный факт, его призвали на службу в армию ровно за неделю до начала войны, ничего не подозревающие новобранцы радовались, что попали в пехоту, и служить им всего 2 года.
«Привет из Одессы. Здравствуйте, дорогие родители — папа, мама и сестра Наташа… Меня назначили в Батайске в пехоту, и я им за это благодарен, потому что отбуду два года и домой, а то 3 года, если в школу, а в танковую — 4 года». Письмо датировано 16.06.1941 годом. Знали бы они…
Разглядываю его фотографию — хорошее русское лицо, красивое, похож на одного актера, который часто снимался в военных фильмах. И не сказать, что совсем молоденький, призвали его в 21 год, но, похоже, очень добрый, с нежной душой, мальчик.
Как он заботится обо всех, не скрывает, что очень скучает: «Я плачу за Наташей. Мама, папа, не обижайте её».
Как это трогательно, но война сурова, приходится нашему Ване жить по законам военного времени. Ему было очень трудно, как и остальным мальчишкам. Крепился как мог, но вот в письме к отцу признается, что часто плачет, только пусть мама не знает.
Он прошел весь боевой путь: был неоднократно ранен, попадал в плен, опять воевал. Своему другу и зятю Иван пишет:
«Вася, ты интересуешься, где я был до сих пор? В тайной части или в плену? Вася! Мне пришлось побывать везде. И в плену был 5 месяцев в 1943 году, я только у черта в зубах не был, а то — везде бывал», и еще: «Мама! Я сейчас нахожусь на берегу Дуная, а на той стороне — фрицы ожидают нас в гости, но мы для них приготовили и «выпить», и «закусить».
О своих подвигах — ни слова, о ранениях — вскользь, успокаивая, что уже все зажило. И в каждом письме — тревога за родных, желание помочь хоть чем-нибудь.
«Я уже с полмесяца, как выслал вам посылку, если буду жив, то вышлю еще. А тебя, Вася, буду просить, чтобы вы не обижали маму, ибо она и так обижена, потому что папу убили, и я уже четыре года не видел её, возможно, и не придется увидеть…» и еще: «Теперь я вас попрошу, чтобы вы описали, в чем вы нуждаетесь, и чего вам не хватает? Это все мне опишите и побыстрей».
Он мне напомнил шукшинских героев, простых, очень скромных, взявших на свои плечи все, что можно и нельзя – это яркий образец русского солдата. Без лишнего пафоса, а как-то между прочим, пишет:
«Мама, Вася и Наташа, мне на этот раз пришлось первому форсировать Дунай, за что был приставлен к награде, а какой — это вам не надо знать, если буду жив, то тогда увидите. У меня уже есть две медали и орден, лишь бы остаться живым…».
Естественное желание в неестественной обстановке. Говорят, к смерти нельзя привыкнуть, даже если она все время рядом.
Уже февраль и март 45-го, вот-вот война закончится, все мысли о доме, о счастливой жизни без войны: «Добьем раненого зверя в его берлоге».
Строил планы на будущее: «Ещё Наташа мне пишет — приезжай домой жениться. Нет, дорогая сестрица, в случае если останусь жив, то ещё лет 10 не буду жениться».
Но не случилось счастливой жизни для Ивана Николаевича Грищенко, погиб под Берлином.
Зверя добили, и жизнь счастливая пришла, только без тебя, Ваня, и без миллионов других, оставшихся там, на полях сражений. Но раз мы вас помним — вы живы. Если через 80 лет эти письма сохранились, значит память – это не пустой звук. А в письмах этих душа Ванина живет, в них сохранилась энергетика тех страшных событий, я это чувствую.
